Неточные совпадения
День клонится к вечеру.
Уже солнце село.
Уже и нет его.
Уже и вечер: свежо; где-то мычит вол; откуда-то навеваются звуки, — верно, где-нибудь народ идет с работы и веселится; по Днепру мелькает лодка… кому нужда до колодника! Блеснул на небе серебряный
серп. Вот кто-то идет с противной стороны по дороге. Трудно разглядеть в темноте. Это возвращается Катерина.
Мальчик слушал с омраченным и грустным лицом. Когда певец пел о горе, на которой жнут жнецы, воображение тотчас же переносило Петруся на высоту знакомого ему утеса. Он узнал его потому, что внизу плещется речка чуть слышными ударами волны о камень. Он
уже знает также, что такое жнецы, он слышит позвякивание
серпов и шорох падающих колосьев.
Когда же мой отец спросил, отчего в праздник они на барщине (это был первый Спас, то есть первое августа), ему отвечали, что так приказал староста Мироныч; что в этот праздник точно прежде не работали, но вот
уже года четыре как начали работать; что все мужики постарше и бабы-ребятницы уехали ночевать в село, но после обедни все приедут, и что в поле остался только народ молодой, всего
серпов с сотню, под присмотром десятника.
Густые сумерки залегли над Княжьим-Веном, когда я приблизился к забору своего сада. Над зáмком зарисовался тонкий
серп луны, загорелись звезды. Я хотел
уже подняться на забор, как кто-то схватил меня за руку.
Так что предсказание о том, что придет время, когда все люди будут научены богом, разучатся воевать, перекуют мечи на орала и копья на
серпы, т. е., переводя на наш язык, все тюрьмы, крепости, казармы, дворцы, церкви останутся пустыми и все виселицы, ружья, пушки останутся без употребления, —
уже не мечта, а определенная, новая форма жизни, к которой с всё увеличивающейся быстротой приближается человечество.
Я повернулся и пошел к ней навстречу. Олеся поспешно подбежала ко мне. На небе
уже стоял тонкий серебряный зазубренный
серп молодого месяца, и при его бледном свете я увидел, что глаза Олеси полны крупных невылившихся слез.
Я любил заложить фараон. Пойдет партнер углами гнуть, вы, батюшка, холодным потом обольетесь, но
уж как срежете ему карточку на полном ходу, и ляжет она, как подкошенная! Хлоп, как
серпом! Аллилуя, что ли, меня расстроил… Эх, убраться бы из Москвы поскорей!
Уже заря брезжит на востоке,
уже серебряный
серп месяца клонится к горизонту и бледнеет, а песня между тем все еще не умолкает… и нет, кажется, конца этой песне, как нет конца этим раздольным лугам.
А весною 29-го года опять затанцевала, загорелась и завертелась огнями Москва, и опять по-прежнему шаркало движение механических экипажей, и над шапкою храма Христа висел, как на ниточке, лунный
серп, и на месте сгоревшего в августе 28-го года двухэтажного института выстроили новый зоологический дворец, и им заведовал приват-доцент Иванов, но Персикова
уже не было.
Жницы обливались потом и, распрямляясь по временам, держались руками за наболевшие от долгого гнутья поясницы. Настя гнала свою постать и ставила сноп за снопом. Рожь на ее постати лощинкою вышла густая, а
серп притулился. Перед сумерками, как
уж солнцу садиться, Настя стала, повесила
серп на руку, задумалась и глядит вдаль; а через два загона Степан оперся о косье и смотрит на Настю. Заметила Настя, что Степан на нее смотрит, покраснела и, присев в рожь, начала спешно жать.
Он не сводил глаз с
узкого, нежного
серпа, прижимал руки к груди и шептал давно забытые слова великой молитвы...
Где бодрый
серп гулял и падал колос,
Теперь
уж пусто все — простор везде, —
Лишь паутины тонкий волос
Блестит на праздной борозде…
По небу, усеянному звездами, кое-где тянулись
узкие облака, и там, где скоро должен был начаться рассвет, стоял
узкий лунный
серп; но ни звезды, которых было много, ни полумесяц, казавшийся белым, не проясняли ночного воздуха.
Приехали мы вечером, к ужину. Я расспрашивал Николая Ивановича о холере. Она
серпом окружила нашу губернию, и кое-где были
уже единичные случаи заболевания. В самом Пожарске во врачах не нуждаются, но в уездах недостаток; в уездном городе Слесарске не могут найти врача для зареченской стороны, Чемеровки, заселенной мастеровщиной. Завтра пошлю туда заявление.
На одной полосе
уже началось жнитво. Две бабы, в рубахах и повойниках, ныряли в овес, круто нагиная спины, и взмахивали в воздухе
серпами.
Гиезий сообщил мне, что он давно отбыл годы обетованного отрочества и
уже «живет со второю хозяйкою», то есть женат на второй жене, имеет детей, а живет промыслом — торгует то косами и
серпами, то пенькою и пшеном, иногда же, между делом, и живностию.
Около меня, на пригорке, сидели и разговаривали три девки из нашего табора — Донька Коломенцова, Настасья и Аленка. Внизу был Гремячий ключ, холодный, чистый, как слеза; ручеек журчал в осоке, впадая в зацветшую сажалку; на
узкой плотине стояли три старые ивы, и над ними светился
серп молодого месяца.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой
серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.